Итак, она завалась Раиса.
Раиса - девушка уже немолодая, ей 58. Приехала она сюда лет пять назад, её "выписала" дочка Кристинка, ухаживать за внучкой Юлечкой, когда эта самая Кристинка расплевалась с очередным ухажёром, а заодно и с работой и, как следствие, деньгами. Раиса долго не думала и, накупив внучке подарков, шмоток и игрушек и взяв все свои сбережения, в два захода перебраласаь сюда. Дочка Кристинка деньги, подарки и шмотки приняла с удовольствием, сплавила внучку Юлечку Раисе и усвистала искать работу и налаживать личную жизнь. Денег Раиса за всю свою советскую и не очень жизнь в Латвии подкопила, да так, что, сложив их вместе с кой-какими кристинкиными копеечками, они поднатужились (Кристинка дополнительно извернулась и показала пару акробатических номеров) и купили домишко. И зажили как люди. Ну, как...как обычно живут родственники под одной крышей.
ДальшеНадо сделать небольшое лирическое отступление и сказать, что в какой-то момент своего бурного тинейджерства Кристинка свинтила из дому (латышского), и прониклась симпатией и сочуствием к то ли религиозной, то ли ещё какой секте. Тогдашние её выступления и цыганочки с выходом Раиса описывает словом "оморочка". Русско-русский словарь в моей голове его не идентифицирует, предлагает проверить правильность написания и уточняет, не имела ли я в виду что-нибуть, типа "наваждение". Короче, отношения обострились, мать пыталась вернуть дочь на путь истинный, дочь сопротивлялась всеми силами, ну и все понимают, что там было дальше, сценарий новизной не блещет.
Так вот, прожили они где-то год вместе, Кристинка за это время нашла-таки себе работу, мужчинку, и завелись в её головушке Мысли. В один прекрасный день она подсунула Раисе подмахнуть какую-то бумажку о сорока листах, на все вопросы, типа "это шо такое?", отвечала невнятно и невразумительно. Что это была за бумажка, догадаться не сложно, как и что было дальше. Ставшая ненужной и надоевшая мамаша была выставлена за дверь без выходного пособия и рекомендательных писем. Потом были долгие хождения по полицейским участкам, соцслужбам и офису Артура, и, в конце-концов, её пристроили в какое-то социальное жильё и даже занесли в список на выдачу "государственной квартиры".
С этого момента головная боль Кристинки воздушно-капельным путём (хотя я бы сказала, половым, ибо боль и не головная вовсе, а самая что ни на есть анальная) передалась Артуру, так как миссия Ethnic Minority Support Office - помогать всем сирым и убогим. А поскольку нет никакого официального нормативного акта, разъясниющего, кто есть сирый и убогий, а кто - осиревший и убогонутый, заниматься ему приходится всеми без разбору.
Проблема Раисы, а точнее, наша проблема, разумеется, в её удивительнейшей способности придумывать себе эти самые проблемы на ровном, как взлётное поле, месте. Вот есть люди, которые сочиняют гениальную музыку, есть люди, которые пишут потрясающие картины, и даже такие, я слышала, которые снимают шедевральное кино. А есть Раиса. И у неё талант придумывать проблемы. Всё осложняется ещё и тем, что к рассказу о каждой своей проблеме она подходит творчески, изобилуя описательными подробностями и лирическими отступлениям, и к середине её рассказа я обычно совершенно теряю нить разговора. К тому же, стилистика автора настолько уникальна, что моя бедная головушка, обременённая базисным знанием русского языка и высшим образованием, рвётся под натиском её лингвистического войска. Кроме того, она довольно подозрительна и во всех этих проклятых капиталистических докторах, медсёстрах, социальных работниках и просто людях с улицы ей мерещатся Враги. И по её собственному убеждению "никому, кроме людей в этом офисе, верить нельзя", что добавляет нам тонны геморроя. Ко всему прочему, она барышня ну ооооочень активная и обладает нерастраченными за годы тяжкой жизни актёрскими замашками. Станиславский рыдает, нервно курит и заливается виски. Вместе со Склифософским.
Я же, со всей моей вселенской "любовью" к людям и "ангельским терпением", искренне считаю, что дни, когда она появляется в нашем офисе, должны мне оплачиваться в двойном размере, плюс ещё молока бы за вредность не помешало. Но я героически терплю, стиснув зубы и прикусив язык, и всеми правдами и неправдами пытаюсь не допустить её в своё личное пространство, на которое она уже нацелила свой Тополь-М: звонить мне в девять вечера она считает почему-то совершенно нормальным, как и звать с собой "посмотреть дом" или "поискать родник" (зачееееееем?). Ну и Артур по мере сил оказывает союзническую поддержку, конечно, за что в такие дни я люблю его даже больше обычного.
Такие дела.